«А воздух в у нас в декабре не просто морозный, вкусный и чистый – он благорастворён», – чуть растягивая слова, говорит сам себе немолодой мужчина, стоящий на Харлампиевской, в калитке дома под номером…
Впрочем, довольно сказать: в калитке дома Синицина, на дворе ведь 1886, Иркутск невелик, и дома «нумеруют» ещё именами хозяев. И если в хронике происшествий напишут: «у заплота Голубевой», никто не затруднится представить, где же именно. Так вот, у дома Синицына, арендованного под газету «Сибирь», редактор Загоскин нараспев повторяет: «Наш воздух бла-го-рас-творёёён…» – и неспешно осматривается.
В свете уличного фонаря мелькает сначала шинель, потом – енотовая шуба, потом – пальто столичного кроя, а следом за ним и крестьянский полушубок. Пестрый, пестрый в Иркутске люд; кто-то занят с утра, у кого-то в припасе вечер – с темнотой не пустеют улицы. Сначала проедут в театр, потом на балы. Барышни в зимних экипажах, в санях с меховым одеялом, в утеплённых полуторных саночках с крылом. Поглядевши на них, и сам разохотишься: а не проехаться ль? Он, Загоскин, точно этого заслужил: четырнадцать часов в редакции и типографии, оттиск новогоднего номера в руках и ощущение приятной усталости во всём теле – слишком явное для того доказательство.
Михаил Васильевич снова глубоко вдохнул и с удовольствием подытожил, что Иркутск вступает в новый, 1887, год богатым, едва ли не богатейшим из сибирских городов. Припомнил, что в Благородном собрании 2 января детский вечер, а 8 января – костюмированный бал, и подумал почти по-стариковски: «Пусть натанцуются, а то ведь к февралю опять разгуляются скарлатина, дифтерит, корь и страшный сыпной тиф… Но все это после, после, а пока танцует Иркутск на балах, набирается радости и даже я счастлив просто вдыхать в себя растворённую в здешнем воздухе благодать".
Валентина Рекунова
Публикация текста из личного профиля автора на Facebook